5 мая 2016

Произведения о любви актуальны всегда. Особенно те, которые созданы выдающимися мастерами слова. К их числу, безусловно, относится И.С. Тургенев. "Вешние воды", краткое содержание и анализ которых вы найдете в статье, - повесть, и по сей день волнующая читателей.

Для Дмитрия Санина, 52-летнего мужчины, маленький гранатовый крестик значил очень много. Он служил ярким напоминанием о былом, а также о том, чего никогда у него не было.

Около 30 лет назад, когда Дмитрий был молодым человеком, он путешествовал по Европе, тратя наследство, внезапно ему доставшееся. Франкфурт, немецкий город, стал последним местом, где он побывал перед возвращением на родину. Прогуливаясь по улицам этого города, Санин забрел в кондитерскую. Он хотел выпить здесь лимонада. Однако Дмитрий вдруг стал спасителем для ребенка, у которого внезапно случился обморок. Главный герой с первого взгляда влюбился в девушку, которая приходилась сестрой этому мальчику. Именно ради нее он решил остаться в городе. Санин познакомился с семьей мальчика, члены которой были ему очень благодарны.

Вскоре выяснилось, что у этой девушки имеется жених, и Дмитрия как друга семьи и спасителя познакомили с ним. Оказалось, что это купец, замужество с которым должно спасти Дженну (так звали возлюбленную Санина) и ее семью от финансового краха.

Ссора с офицером

Главный герой отправился на прогулку вместе с Дженной, ее братом и женихом. После нее они зашли в какое-то заведение, чтобы перекусить. Здесь находились офицеры, они выпивали. Один из них забрал у Дженны розу, тем самым оскорбив ее. Жених девушки увел ее от неприятного соседства, тогда как Дмитрий подошел к обидчику Дженны и обвинил того в хамстве. Выслушав его, офицер спросил Санина о том, кем он приходится этой девушке. Главный герой ответил, что никем, после чего оставил свою визитку обидчику.

Видео по теме

Несостоявшаяся дуэль

На другое утро в гостиницу к Санину явился секундант этого офицера. Дмитрий договорился с ним о дуэли. Санин, решив стреляться, задумался о том, как внезапно закрутилась его жизнь. Еще совсем недавно он беззаботно путешествовал по Европе, а сейчас он может умереть в один миг. Не то чтобы главный герой боялся смерти, скорее, он не хотел терять свою жизнь вот так, влюбившись. В ночь, предшествующую дуэли, Дмитрий еще раз увидел Дженну, и чувства к ней еще сильнее разгорелись в нем.

Вот подошло время дуэли. Во время нее соперники решили, что сегодня никто не должен лишиться жизни. Они разошлись мирно, пожав руки друг другу. Санин, возвратившись в гостиницу, встретился с матерью своей возлюбленной. Та рассказала ему, что Дженна передумала выходить замуж за купца. Мать попросила Дмитрия поговорить с ее дочерью и убедить ее изменить решение. Главный герой пообещал это сделать.

Признание в любви

Разговаривая со своей возлюбленной, Дмитрий сказал ей, что ее мать очень переживает, однако он попросил девушку еще некоторое время не менять своего решения. После этой встречи Дмитрий Санин решил признаться возлюбленной в своих чувствах. Он сел за стол, чтобы написать ей письмо. В письме Дмитрий Санин объяснился девушке в любви. Он передал его через брата Дженны, который вскоре принес ответ: она просит Санина не приходить к ней завтра. Через некоторое время девушка решила назначить главному герою свидание в саду рано утром.

Санин прибыл на место в назначенное время. Он очень хотел узнать, как Дженна отнеслась к его признанию. Девушка сказала, что решила отказать своему жениху. Дмитрий был очень счастлив. Он хотел жениться на Дженне, однако для этого требовалось вернуться в Россию, чтобы продать имение. Это не быстрое и не простое дело, а Дмитрию Санину очень не хотелось расставаться с любимой. Да и девушка не желала оставаться в одиночестве долгое время.

Вопрос о продаже имения

Обстоятельства складывались благоприятно для влюбленных. Дмитрий встретил во Франкфурте одного давнего приятеля, с которым вместе учился. Выяснилось, что тот выгодно женился на красивой и богатой женщине. Дмитрий предложил ему выкупить его имение. Товарищ его ответил, что лучше всего с этим вопросом обратиться к его супруге, к которой они и отправились вместе.

Знакомство с женой друга

Знакомство с женой друга в подробностях описывает Тургенев ("Вешние воды"). Краткое содержание по частям предполагает рассказ и об этой женщине. Ведь она играет не последнюю роль в произведении.

Жена друга оказалась не просто красивой женщиной, но еще и очень умной. Предложение Санина ее заинтересовало, как и сам главный герой. Для того чтобы все обдумать, она назначила срок в 2 дня. Дмитрий очень обрадовался, что появилась возможность решить все так быстро. Вместе с тем главный герой был несколько удивлен повышенным вниманием к его личности со стороны хозяйки. Кроме того, он опасался, что проявленная им неучтивость может стать причиной того, что сделка сорвется.

Главный герой проводит весь первый день в обществе супруги своего друга. Вечером женщина приглашает Дмитрия в театр. Они много беседуют во время представления, и она рассказывает главному герою, что брак с его товарищем - это просто прикрытие. Женщина считает себя полностью свободной и может позволить себе все, что захочет. Ее супруга вполне устраивает такое положение, поскольку он доволен своей богатой и сытой жизнью.

Роковая связь (краткое содержание)

Тургенева ("Вешние воды"), безусловно, интересовало, сможет ли главный герой не поддаться соблазну. К сожалению, он не выдержал испытания.

На другой день женщина зовет Санина на конную прогулку. Дмитрия терзают сомнения, где-то глубоко внутри он подозревает, что все это неспроста, однако не в силах остановить все это. На прогулке Дмитрий остается наедине с супругой своего товарища. Нужно заметить, что предыдущий день, который они провели вдвоем, несколько помутнил рассудок главного героя. Он уже начал забывать, для чего приехал. Коварная женщина тем временем пытается его соблазнить, что в итоге ей удается. Санин забывает свою возлюбленную и уезжает с женой своего товарища в Париж.

А счастье было так близко...

Ни к чему хорошему, однако, не привел этот роман с богатой и властной женщиной. Мы не будем описывать его краткое содержание. Тургенева ("Вешние воды") занимали не подробности этой связи, а то, как она повлияла на дальнейшую судьбу главного героя. Дмитрию Санину было очень неловко вернуться к Дженне. И вот теперь, наживший состояние и умудренный опытом, главный герой вновь оказывается во Франкфурте. Он замечает, что город успел измениться за эти годы. Знакомой кондитерской уже не оказывается на старом месте. Санин решает возобновить старые связи. С этой целью он обращается за помощью к офицеру, которому когда-то назначил дуэль.

Судьба Дженны

Офицер сообщает ему о том, что Дженна замужем. Рассказом о судьбе героини продолжается краткое содержание. Тургенева ("Вешние воды") интересовала судьба не только Дмитрия, но и Дженны. Она уехала со своим супругом в Америку. Офицер даже помог главному герою раздобыть адрес его бывшей возлюбленной. И вот, спустя много лет, Дмитрий пишет Дженне длинное письмо, не надеясь получить ее прощение. Он просто хочет выяснить, как она живет. Ожидание ответа очень мучительно, поскольку главный герой не знает, ответит ли ему Дженна вообще. Этот психологический момент особо отмечает Тургенев ("Вешние воды").

Краткое содержание по главам продолжается тем, что через некоторое время Дмитрий Санин получает письмо от своей бывшей возлюбленной. Она сообщает ему, что счастлива с мужем, что у нее есть дети. Женщина прикладывает к письму фото своей дочери, напоминающей молодую Дженну, ту, которую так любил Дмитрий и которую так глупо оставил. Этими событиями завершает Тургенев "Вешние воды". Краткое содержание повести, конечно, дает лишь общее представление о ней. Предлагаем ознакомиться также с анализом произведения. Это поможет прояснить некоторые моменты, лучше понять повесть, которую создал Тургенев ("Вешние воды").

Анализ произведения

Интересующее нас произведение отличается специфической манерой изложения. Автор рассказал историю так, что перед читателем предстает повесть-воспоминание. Следует отметить, что в позднем творчестве Ивана Сергеевича преобладает следующий тип героя: зрелых лет мужчина с полной одиночества жизнью.

К такому типу относится и Дмитрий Павлович Санин, главный герой интересующего нас произведения (выше представлено его краткое содержание). Тургенева ("Вешние воды") всегда интересовал внутренний мир человека. И в этот раз основной целью автора было изобразить драму главного героя. Произведение характеризуется интересом к развитию характера, которое происходит не только под влиянием окружающей среды, но также и в результате нравственных исканий самого героя. Лишь изучив все это в совокупности, мы можем понять многозначность образов, созданных автором.

Вот такое интересное произведение создал Тургенев - "Вешние воды". Краткое содержание (брифли), как вы понимаете, не передает его художественной ценности. Мы лишь описали сюжет, провели поверхностный анализ. Надеемся, что вам захотелось поближе познакомиться с этой повестью.

Иван Сергеевич Тургенев

«Вешние воды»

Он вернулся домой во втором часу ночи уставший и полный отвращения к жизни. Ему шёл 52-ой год, и свою жизнь он воспринимал невозмутимым, гладким морем, в глубине которого таились чудовища: «все житейские недуги, болезни, горести, безумие, бедность, слепота». Каждую минуту он ждал, что одно из них перевернёт его утлую лодочку. Жизнь этого богатого, но очень одинокого человека была пуста, никчёмна и отвратительна. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он начал перебирать старые бумаги, пожелтевшие любовные письма и нашёл среди них небольшую восьмиугольную коробочку, в которой хранился маленький гранатовый крестик. Он напомнил Дмитрию Павловичу Санину о былом.

Летом 1840-го года, когда Санину исполнилось 22, он путешествовал по Европе, проматывая небольшое наследство от дальнего родственника. Возвращаясь домой, он остановился во Франкфурте. Дилижанс в Берлин отходил поздно, и Санин решил прогуляться по городу. Очутившись на небольшой улице, Дмитрий зашёл в «Итальянскую кондитерскую Джиованни Розелли», чтобы выпить стакан лимонада. Не успел он войти в зал, как из соседней комнаты выбежала девушка и начала умолять Санина о помощи. Оказалось, что младший брат девушки, мальчик лет четырнадцати по имени Эмиль, потерял сознание. Дома был только старый слуга Панталеоне, и девушка была в панике.

Санин растёр мальчика щётками, и тот, к радости сестры, пришёл в себя. Спасая Эмиля, Дмитрий разглядывал девушку, удивляясь её изумительной классической красоте. В это время в комнату вошла дама, сопровождаемая доктором, за которым посылали служанку. Дама была матерью Эмилио и девушки. Она так обрадовалась спасению сына, что пригласила Санина на ужин.

Вечером Дмитрия встретили, как героя и спасителя. Он узнал, что мать семейства зовут Леонора Розелли. Двадцать лет назад она с мужем, Джиованни Баттистой Розелли покинула Италию, чтобы открыть во Франкфурте кондитерскую. Красавицу звали Джеммой. А их верный слуга Панталеоне, забавный маленький старичок, в прошлом был оперным тенором. Ещё одним полноправным членом семейства был пудель Тарталья. К своему разочарованию, Санин узнал, что Джемма была помолвлена с господином Карлом Клюбером, заведующим отдела одного из крупных магазинов.

Санин засиделся у них допоздна и опоздал на дилижанс. Денег у него осталось мало, и он попросил в долг у своего берлинского приятеля. Дожидаясь ответного письма, Дмитрий был вынужден остаться в городе на несколько дней. Утром Санина посетил Эмиль в сопровождении Карла Клюбера. Этот видный и рослый молодой человек, безукоризненный, благообразный и приятный во всех отношениях, поблагодарил Дмитрия от лица своей невесты, пригласил его на увеселительную прогулку в Соден и удалился. Эмиль попросил позволения остаться и вскоре подружился с Саниным.

Весь день Дмитрий провёл у Розелли, любуясь красотой Джеммы, и даже успел поработать продавцом в кондитерской лавке. Санин отправился в гостиницу поздно вечером, унося с собой «образ молодой девушки, то смеющейся, то задумчивой, то спокойной и даже равнодушной, — но постоянно привлекательной».

Следует сказать и несколько слов о Санине. Это был статный и стройный молодой человек с немного расплывчатыми чертами лица, голубыми глазами и золотистыми волосами, отпрыск степенного дворянского семейства. В Дмитрии сочетались свежесть, здоровье и бесконечно мягкий характер.

Утром состоялась прогулка в Соден — небольшой живописный городок в получасе езды от Франкфурта, организованная герром Клюбером с истинно немецкой педантичностью. Обедали в лучшем трактире Содена. Джемме наскучила прогулка. Чтобы развеяться, она захотела пообедать не в уединённой беседке, которую уже успел заказать её педантичный жених, а на общей террасе. За соседним столиком обедала компания офицеров майнцского гарнизона. Один из них, будучи в сильном подпитии, подошёл к Джемме, «хлопнул стакан» за её здоровье и нахально схватил розу, лежащую возле её тарелки.

Этот поступок оскорбил девушку. Вместо того, чтобы заступиться за невесту, герр Клюбер поспешно расплатился и, громко возмущаясь, увёл её в гостиницу. Санин же подошёл к офицеру, назвал его нахалом, отобрал розу и напросился на дуэль. Эмиля восхитил поступок Дмитрия, а Клюбер притворился, что ничего не заметил. Всю обратную дорогу Джемма слушала самоуверенные разглагольствования жениха и под конец начала его стыдиться.

На следующее утро Санина посетил секундант барона фон Донгофа. У Дмитрия не было знакомых во Франкфурте, и ему пришлось пригласить в секунданты Панталеоне. Тот взялся за свои обязанности с необычайным рвением и уничтожил на корню все попытки примириться. Было решено стреляться из пистолетов с двадцати шагов.

Весь оставшийся день Санин провёл у Джеммы. Поздно вечером, когда Дмитрий покидал кондитерскую, Джемма подозвала его к окну и подарила ту самую, уже увядшую, розу. Она неловко наклонилась и оперлась на плечи Санина. В этот момент по улице пронёсся горячий вихрь, «как стая громадных птиц», и молодой человек понял, что влюблён.

Дуэль состоялась в десять часов утра. Барон фон Донгоф преднамеренно выстрелил в сторону, признавая свою вину. Дуэлянты пожали друг другу руки и разошлись, а Санину долгое время было стыдно — очень уж по-детски всё получилось. В гостинице выяснилось, что Панталеоне разболтал о дуэли Джемме.

Днём Санина навестила фрау Леоне. Джемма хотела разорвать помолвку, хотя семья Розелли была практически разорена, и спасти её мог только этот брак. Фрау Леоне попросила Дмитрия повлиять на Джемму и уговорить её не отказывать жениху. Санин согласился, и даже попытался поговорить с девушкой, но уговоры дали обратный результат — Дмитрий окончательно влюбился и понял, что Джемма тоже его любит. После тайного свидания в городском саду и взаимных признаний ему ничего не оставалось, как сделать ей предложение.

Фрау Леоне встретила эту новость слезами, но расспросив новоявленного жениха о его материальном положении, успокоилась и смирилась. Санин владел небольшим поместьем в Тульской губернии, которое ему следовало срочно продать, чтобы вложить средства в кондитерскую. Дмитрий уже хотел ехать в Россию, как вдруг встретил на улице своего бывшего одноклассника. Этот жирный субъект по имени Ипполит Сидорыч Полозов был женат на очень красивой и богатой женщине из купеческого сословья. Санин обратился к нему с просьбой купить поместье. Полозов ответил, что все денежные вопросы решает его жена, и предложил отвезти Санина к ней.

Попрощавшись с невестой, Дмитрий отправился в Висбаден, где госпожа Полозова лечилась водами. Марья Николаевна действительно оказалась красавицей с тяжёлыми русыми волосами и несколько вульгарными чертами лица. Она немедленно начала обхаживать Санина. Оказалось, что полозов был «удобным мужем», который не лез в дела жены и давал ей полную свободу. Детей у них не было, а все интересы Полозова сходились на вкусной, обильной еде и роскошной жизни.

Супруги заключили пари. Ипполит Сидорыч был уверен, что на сей раз супруга своего не добьётся — уж очень сильно Санин был влюблён. К сожалению, Полозов проиграл, хотя его жене и пришлось потрудиться. Во время многочисленных обедов, прогулок и посещений театра, которые устраивала для Санина госпожа Полозова, он встретил фон Донгофа, предыущего любовника хозяйки. Дмитрий изменил своей невесте через три дня после приезда в Висбаден на конной прогулке, которую устроила Марья Николаевна.

У Санина хватило совести признаться Джемме в измене. После этого он полностью покорился Полозовой, стал её рабом и следовал за ней, пока она не выпила его досуха и выкинула как старое тряпьё. На память о Джемме у Санина остался только крестик. Он до сих пор не понимал, зачем покинул девушку, «столь нежно и страстно им любимую, для женщины, которую он и не любил вовсе».

После вечера воспоминаний Санин собрался и посреди зимы отправился во Франкфурт. Он хотел найти Джемму и попросить прощения, но не нашёл даже улицы, на которой тридцать лет назад стояла кондитерская. Во франкфуртской адресной книге он наткнулся на имя майора фон Донгофа. Тот сообщил Санину, что Джемма вышла замуж и дал её адрес в Нью-Йорке. Дмитрий послал её письмо и получил ответ. Джемма писала, что очень счастлива в браке и благодарна Санину за то, что он расстроил её первую помолвку. Она родила пятерых детей. Панталеоне и фрау Леоне умерли, а Эмилио погиб, сражаясь за Гарибальди. В письме была фотография дочери Джеммы, которая была очень похожа на мать. Девушка была помолвлена. Санин отправил ей в подарок «гранатовый крестик, обделанный в великолепное жемчужное колье», а потом и сам засобирался в Америку. Пересказала Юлия Песковая

Дмитрий Павлович Санин, перебирал свои старые бумаги и нашел небольшую коробочку, внутри которой лежал гранатовый крестик. Проснулись воспоминания. В 1840 году, Санин ездил по Европе, и заехал во Франкфурт. Зайдя в маленькую кондитерскую, он наткнулся на девушку, молившую помочь ее потерявшему сознание брату. Когда все закончилось, их мать пригласила спасителя на ужин. Леонора Розелли сбежала с мужем из Италии, чтобы открыть свою кондитерскую. Дочь ее звали Джеммой, а маленький старичок-слуга именовался Панталеоне, в прошлом оперный тенор.

Джемма собиралась замуж за Карла Крюбера. На следующий день Дмитрий поехал с Карлом и Джеммой в Соден. Там, один из офицеров обидел Джемму, и Санин напросился на дуэль. Панталеоне признался Джемме о дуэли, и девушка была намерена порвать с женихом. Мать навестила Санина и просила повлиять на дочь, ибо их семья была на грани краха и на этот брак возлагались большие надежды. Дмитрий согласился, но разговор обернулся в другое русло и Санин решил сделать ей предложение. Мать сначала была против, но потом согласилась. Во владении Дмитрия состояло небольшое поместье, которое Санин намеревался продать. Случайная встреча с одноклассником принесла много изменений в жизнь Санина.

Жена одноклассника Полозова, была коварной женщиной и соблазнила Дмитрия. Санин рассказал обо всем Джемме, после чего полностью посвятил себя Полозовой, которая сделала его своим рабом и пользовалась ним до последнего. В память остался только крестик. После этих воспоминаний, Дмитрий решает отправиться во Франкфурт, просить прощения у Джеммы. Но там не оказалось даже улицы, где раньше была та самая кондитерская. Случайно найдя фон Донгофа, теперь уже майора, Санин встречается с ним. Он сообщил адрес Джеммы, которая проживала в Нью-Йорке. Санин написал, в ответ пришло письмо с благодарностью от Джеммы, что тот расстроил ее первый брак. Она прислала фотографию своей дочери, которая собиралась замуж. Санин отправил ей гранатовый крестик, заключенный в жемчужное колье и вскоре сам собрался в Нью-Йорк.

Одинокий мужчина, на определенном этапе, своей жизни разбирает свой архив. Он находит в нем маленькую коробочку, в которой хранится крестик. Дмитрия Павловича Санина посещают воспоминания. Он вспоминает события далекой молодости, когда он молодой юноша любил и был любим, давал обещания и клятвы. Ни одной из них он не выполнил. Его неуверенность и боязнь изменений в жизни сделали несчастными многих людей.

В произведении показаны все человеческие качества и пороки, от которых страдают многие, а нерешительность делает любящих людей несчастными.

Читать краткое содержание Вешние воды Тургенева

Прожив, половину своей жизни в спокойствии и относительном достатке Дмитрий Павлович Санин, однажды, желая отвлечься, от грустных мыслей, которые все чаще и чаще посещают его одинокую жизнь, разбирает бумаги. Их скопилось множество, и среди них он находит маленькую коробочку, в которой лежит крестик. Он вспоминает грустную историю, которая произошла в его молодые годы, когда он путешествовал по Германии.

Попав во Франкфурт, он гулял по стареньким улицам и наткнулся на «Итальянскую кондитерскую Розелли». Он вошел в нее. К нему тут же кинулась молодая девушка и плача стала убеждать помочь ее брату, который неожиданно потерял сознание. Дмитрию это удается. Мальчик приходит в себя и в это же время появляется его и девушки мать, с доктором. В благодарность, за оказанную помощь, они приглашают Санина по ужинать с ними.

Он согласился и так засиделся, что опоздал на свой дилижанс. Так как у него, в связи с этими событиями, осталось мало денег, и Дмитрий вынужден был попросить своего немецкого друга занять ему. Ожидая помощи Санин жил в гостинице, где его навестили Джемма, сестра потерявшего сознание Эмиля, с женихом Карлом. Он пригласил Дмитрия Павловича посетить с ними Соден. Во время прогулки юноша не сводил взгляда с юной красавицы Розелли.

На следующий день они гуляли, а позднее отправились в один из трактиров города. Девушка пожелала обедать не в отдельном кабинете, а на общей веранде, где находилось много людей, в том числе группа пьяных офицеров. Один из них поднял бокал и сказал тост в честь Джеммы, а затем, подошел и забрал, лежащую у ее тарелки розу. Это удивило всех и очень оскорбило девушку. Но ее жених не вступился за нее, он сделал вид, что ничего не произошло. Дмитрий Санин подошел к офицеру и вызвал его на дуэль. После остаток дня он провел с Джеммой, а в конце его она подарила ему розу, отобранную у военного. Юноша понял, что влюбился.

На следующий день он дрался на дуэли, и обидчик юной девы выстрелил вверх, как бы признавая свою вину. Джемма Розелли сообщает о своем желании разорвать помолвку, а Луиза, мать девушки просит Санина подействовать на нее, так как от этого зависит материальное благополучие ее семьи. Но Джемма отказывается. Родители девушки смиряются, что она любит Дмитрия, узнав, что у него есть средства.

На улице Санин встречает своего знакомого Полозова, который убеждает его поехать с ним в Висбаден, где лечится его жена Мария Николаевна. Это оказалась очень красивая молодая женщина. Она очень заинтересовалась Дмитрием, и он не может устоять перед ее чарами. Он не знал, что на него заключили пари. И, хотя, Полозов уверен, что Санин очень влюблен в Джемму, но он проигрывает пари: через три дня Дмитрий уже полностью под властью Марии Николаевны.

Дмитрий Павлович долго мучается, но, в конце – концов, признается Джемме в измене. Этот слабый и слабовольный человек губит и себя и любимую девушку.

После разговора он отправляется с Полозовыми в путешествие. Мария уже повелевает и помыкает им. А через некоторое время Дмитрий Павлович узнает, что Джемма вышла замуж и уехала с мужем в Америку. Он пишет ей и получает ответ с благодарностью, что он расторг помолвку. В нем она сообщает, что счастлива, имеет пятерых детей, ее брат погиб на войне, мать и слуга Панталеоне умерли и присылает ему фотографию дочери. В ответ Санин посылает девочке гранатовый крестик.

Так, как вешние воды, промчалась человеческая жизнь, оставив после себя утраченные возможности и мечты. Так мягкотелый Санин упускает свое счастье, которое много лет назад было перед ним, а своей нерешительностью он губит мечты других, окружающих его людей

Картинка или рисунок Вешние воды

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Смерть Артура Мэлори

  Правитель Англии Утер Пентрагон был влюблен в Игрейну, супругу Корнуэльского герцога. С герцогом у короля была давняя война. Известный маг Мерлин пообещал помочь заполучить Игрейну, взамен попросил отдать

  Большой трансатлантический лайнер «Бенджамен Франклин» отплыл из Генуи в город Нью-Йорк. На борту лайнера есть детектив Джим Симпкинс, сопровождающий в Америку Реджинальда Гатлина, которого подозревают в убийстве.

Повести предпослано четверостишие из старинного русского романса:

Веселые годы,
Счастливые дни -
Как вешние воды
Промчались они

Видно, речь пойдет о любви, молодости. Может быть, в форме воспоминаний? Да, действительно. "Часу во втором ночи он вернулся в свой кабинет. Он выслал слугу, зажегшего свечки, и, бросившись в кресло около камина, закрыл лицо обеими руками".

Ну что же, судя по всему, живется "ему" (с нашей точки зрения) неплохо, кто бы он ни был: слуга зажигает свечки, затопил для него камин. Как выясняется далее, вечер он провел с приятными дамами, с образованными мужчинами. К тому же: некоторые из дам были красивы, почти все мужчины отличались умом и талантами. Сам он тоже блеснул в разговоре. Отчего же сейчас его душит "отвращение к жизни"?

И о чем он, (Санин Дмитрий Павлович), размышляет в тиши уютного теплого кабинета? "О суете, ненужности, пошлой фальши всего человеческого". Вот так, ни больше, ни меньше!

Ему 52 года, он вспоминает все возрасты и не видит просвета. "Везде все то же вечное переливание из пустого в порожнее, то же толчение воды, то же наполовину добросовестное, наполовину сознательное самообольщение…, - а там вдруг, уж точно как снег на голову нагрянет старость - и вместе с нею… страх смерти… и бух в бездну!" А перед концом немощи, страдания…

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, он присел к письменному столу, стал рыться в своих бумагах, в старых женских письмах, собираясь сжечь этот ненужный хлам. Вдруг он слабо вскрикнул: в одном из ящиков было коробка, в которой лежал маленький гранатовый крестик.

Он опять сел в кресло у камина - и опять закрыл руками лицо. "…И вспомнил он многое, давно прошедшее… Вот что вспомнил он…"

Летом 1840 года он был во Франкфурте, возвращаясь из Италии в Россию. После смерти отдаленного родственника у него оказалось несколько тысяч рублей; он решил прожить их за границей, а затем поступить не службу.

В то время туристы разъезжали в дилижансах: еще мало было железных дорог. Санину в это день предстояло выехать в Берлин.

Гуляя по городу, он в шестом часу вечера зашел в "Итальянскую кондитерскую" выпить стакан лимонада. В первой комнате никого не было, потом туда из соседней комнаты вбежала девушка лет 19-ти "с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками". Увидев Санина, незнакомка схватила его за руку и повела за собой. "Скорей, скорей, сюда, спасите!" - говорила она "задыхавшимся голосом". Он в жизни не видывал такой красавицы.

В соседней комнате лежал на диване её брат, мальчик лет 14-ти, бледный, с посиневшими губами. Это был внезапный обморок. В комнату приковылял какой-то крошечный лохматый старичок на кривых ножках, сообщил, что послал за доктором…

"- Но Эмиль пока умрет!" - воскликнула девушка и протянула руки к Санину, умоляя о помощи. Он снял с мальчика сюртук, расстегнул его рубашку и, взяв щетку, стал растирать ему грудь и руки. При этом он искоса поглядывал на необыкновенную красавицу итальянку. Нос чуточку великоват, но "красивого, орлиного ладу", темно-серые глаза, длинные темные кудри…

Наконец, мальчик очнулся, вскоре появилась дама с серебристо-седыми волосами и смуглым лицом, как выясняется, мать Эмиля и его сестры. Одновременно явилась служанка с доктором.

Опасаясь, что теперь он лишний, Санин вышел, но девушка его догнала и упросила вернуться через час "на чашку шоколада". "- Мы вам так обязаны - вы, может быть, спасли брата - мы хотим благодарить вас - мама хочет. Вы должны сказать нам, кто вы, вы должны порадоваться вместе с нами…"

Часа через полтора он явился. Все обитатели кондитерской казались несказанно счастливыми. На круглом столе, покрытом чистой скатертью, стоял огромный фарфоровый кофейник, наполненный душистым шоколадом; вокруг чашки, графины с сиропом, бисквиты, булки. В старинных серебряных шандалах горели свечи.

Санина усадили в мягкое кресло, заставили рассказать о себе; в свою очередь дамы посвятили его в подробности своей жизни. Они все итальянцы. Мать - дама с серебристо-седыми волосами и смуглым лицом "почти совсем онемечилась", поскольку её покойный муж, опытный кондитер, 25 лет назад поселился в Германии; дочь Джемма и сын Эмиль "очень хорошие и послушные дети"; маленький старичок по имени Панталеоне, был, оказывается, когда-то давно оперным певцом, но теперь "состоял в семействе Розелли чем-то средним между другом дома и слугою".

Мать семейства, фрау Леноре так представляла себе Россию: "вечный снег, все ходят в шубах и все военные - но гостеприимство чрезвычайное! Санин постарался сообщить ей и её дочери сведения более точные". Он даже спел "Сарафан" и "По улице мостовой", а потом пушкинское "Я помню чудное мгновенье" на музыку Глинки, кое-как аккомпанируя себе на фортепьяно. Дамы восхищались легкостью и звучностью русского языка, потом спели несколько итальянских дуэтов. Бывший певец Панталеоне тоже пытался что-то исполнить, какую-то "необыкновенную фиоритуру", но не справился. А потом Эмиль предложил, чтобы сестра прочла гостю "одну из комедиек Мальца, которые она так хорошо читает".

Джемма читала "совсем по-актерски", "пуская в ход свою мимику". Санин так любовался ею, что не заметил как пролетел вечер и совсем забыл, что в половине одиннадцатого отходит его дилижанс. Когда вечером часы пробили 10, он вскочил как ужаленный. Опоздал!

"- Вы все деньги заплатили или только задаток дали? - полюбопытствовала фрау Леноре.

Все! - с печальной ужимкой возопил Санин".

"- Вы теперь несколько дней должны остаться во Франкфурте, - сказала ему Джемма, - куда вам спешить?!"

Он знал, что придется остаться "в силу пустоты своего кошелька" и попросить одного берлинского приятеля прислать денег.

"- Оставайтесь, оставайтесь, - промолвила и фрау Леноре. - Мы познакомим вас с женихом Джеммы, господином Карлом Клюбером".

Санина это известие слегка огорошило.

А на следующий день к нему в гостиницу пришли гости: Эмиль и с ним рослый молодой мужчина "с благообразным лицом" - жених Джеммы.

Жених сообщил, что "желал заявить свое почтение и свою признательность господину иностранцу, который оказал такую важную услугу будущему родственнику, брату его невесты".

Г-н Клюбер спешил в своей магазин - "дела прежде всего!", - а Эмиль еще побыл у Санина и поведал, что мама под влиянием господина Клюбера хочет сделать из него купца, тогда как его призвание - театр.

Санин был приглашен к новым друзьям на завтрак и пробыл до вечера. Рядом с Джеммой все казалось приятным и милым. "В однообразно тихом и плавном течении жизни таятся великие прелести"… С наступлением ночи, когда он отправился домой, "образ" Джеммы его не оставлял. А на следующий день с утра к нему явился Эмиль и объявил, что герр Клюбер, (накануне всех пригласивший на увеселительную прогулку), сейчас приедет с каретой. Через четверть часа Клюбер, Санин и Эмиль подкатили к крыльцу кондитерской. Фрау Леноре из-за головной боли осталась дома, но отправила с ними Джемму.

Поехали в Соден - небольшой городок вблизи Франкфурта. Санин украдкой наблюдал за Джеммой и её женихом. Она держалась спокойно и просто, но все же несколько серьезнее обыкновенного, а жених "смотрел снисходительным наставником"; он и к природе относился "все с тою же снисходительностью, сквозь которую изредка прорывалась обычная начальническая строгость".

Потом обед, кофе; ничего примечательного. Но за одним из соседних столиков сидели довольно пьяные офицеры и вдруг один из них подошел к Джемме. Он уже успел побывать во Франкфурте и, видимо, её знал. "Пью за здоровье прекраснейшей кофейницы в целом Франкфурте, в целом мире (он разом "хлопнул" стакан) - и в возмездие беру этот цветок, сорванный её божественными пальчиками!" При этом он взял розу, лежавшую перед ней. Она сначала испугалась, потом в её глазах вспыхнул гнев! Ее взгляд смутил пьяного, который что-то пробормотав, "пошел назад к своим".

Г-н Клюбер, надев шляпу, сказал: "Это неслыханно! Неслыханная дерзость!" и потребовал у кельнера немедленного расчета. Он велел также заложить карету, поскольку сюда "порядочным людям ездить нельзя, ибо они подвергаются оскорблениям!"

"Встаньте, мейн фрейлейн, - промолвил все с той же строгостью г-н Клюбер, - здесь вам неприлично оставаться. Мы расположимся там, в трактире!"

Под руку с Джеммой он величественно прошествовал к трактиру. Эмиль поплелся за ними.

Тем временем Санин, как подобает дворянину, подошел к столу, где сидели офицеры и сказал по-французски оскорбителю: "Вы дурно воспитанный нахал". Тот вскочил, а другой офицер, постарше, остановил его и спросил Санина, тоже по-французски, кем он приходится той девице.

Санин, бросив на стол свою визитную карточку, заявил, что он девице чужой, но не может равнодушно видеть такую дерзость. Он схватил розу, отнятую у Джеммы, и ушел, получив заверение, что "завтра утром один из офицеров их полка будет иметь честь явиться к нему на квартиру".

Жених притворился, что не заметил поступка Санина. Джемма тоже ничего не сказала. А Эмиль готов был броситься на шею к герою или идти с ним вместе драться с обидчиками.

Клюбер всю дорогу разглагольствовал: о том, что напрасно его не послушались, когда он предлагал обедать в закрытой беседке, о нравственности и безнравственности, о приличии и чувстве достоинства… Постепенно Джемме явно стало неловко за своего жениха. А Санин втайне радовался всему, что случилось, и в конце поездки вручил ей ту самую розу. Она, вспыхнув, стиснула его руку.

Вот так начиналась эта любовь.

Утром явился секундант и сообщил, что его приятель, барон фон Донгоф "удовлетворился бы легкими извинениями".

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Иван Сергеевич Тургенев

Вешние воды

Веселые годы,

Счастливые дни -

Как вешние воды

Промчались они!

Из старинного романса

…Часу во втором ночи он вернулся в свой кабинет. Он выслал слугу, зажегшего свечки, и, бросившись в кресло около камина, закрыл лицо обеими руками.

Никогда еще он не чувствовал такой усталости – телесной и душевной. Целый вечер он провел с приятными дамами, с образованными мужчинами; некоторые из дам были красивы, почти все мужчины отличались умом и талантами – сам он беседовал весьма успешно и даже блистательно… и, со всем тем, никогда еще то «taedium vitae», о котором говорили уже римляне, то «отвращение к жизни» – с такой неотразимой силой не овладевало им, не душило его. Будь он несколько помоложе – он заплакал бы от тоски, от скуки, от раздражения: горечь едкая и жгучая, как горечь полыни, наполняла всю его душу. Что-то неотвязчиво-постылое, противно-тяжкое со всех сторон обступило его, как осенняя, темная ночь; и он не знал, как отделаться от этой темноты, от этой горечи. На сон нечего было рассчитывать: он знал, что он не заснет.

Он принялся размышлять… медленно, вяло и злобно.

Он размышлял о суете, ненужности, о пошлой фальши всего человеческого. Все возрасты постепенно проходили перед его мысленным взором (ему самому недавно минул 52-й год) – и ни один не находил пощады перед ним. Везде все то же вечное переливание из пустого в порожнее, то же толчение воды, то же наполовину добросовестное, наполовину сознательное самообольщение, – чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, – а там вдруг, уж точно как снег на голову, нагрянет старость – и вместе с нею тот постоянно возрастающий, все разъедающий и подтачивающий страх смерти… и бух в бездну! Хорошо еще, если так разыграется жизнь! А то, пожалуй, перед концом пойдут, как ржа по железу, немощи, страдания… Не бурными волнами покрытым, как описывают поэты, представлялось ему жизненное море; нет; он воображал себе это море невозмутимо гладким, неподвижным и прозрачным до самого темного дна; сам он сидит в маленькой, валкой лодке – а там, на этом темном, илистом дне, наподобие громадных рыб, едва виднеются безобразные чудища: все житейские недуги, болезни, горести, безумие, бедность, слепота… Он смотрит – и вот одно из чудищ выделяется из мрака, поднимается выше и выше, становится все явственнее, все отвратительно явственнее… Еще минута – и перевернется подпертая им лодка! Но вот оно опять как будто тускнеет, оно удаляется, опускается на дно – и лежит оно там, чуть-чуть шевеля плесом… Но день урочный придет – и перевернет оно лодку.

Он тряхнул головою, вскочил с кресла, раза два прошелся по комнате, присел к письменному столу и, выдвигая один ящик за другим, стал рыться в своих бумагах, в старых, большею частью женских, письмах. Он сам не знал, для чего он это делал, он ничего не искал – он просто хотел каким-нибудь внешним занятием отделаться от мыслей, его томивших. Развернув наудачу несколько писем (в одном из них оказался засохший цветок, перевязанный полинявшей ленточкой), – он только плечами пожал и, глянув на камин, отбросил их в сторону, вероятно, сбираясь сжечь весь этот ненужный хлам. Торопливо засовывая руки то в один, то в другой ящик, он вдруг широко раскрыл глаза и, медленно вытащив наружу небольшую осьмиугольную коробку старинного покроя, медленно приподнял ее крышку. В коробке, под двойным слоем пожелтевшей хлопчатой бумаги, находился маленький гранатовый крестик.

Несколько мгновений с недоумением рассматривал он этот крестик – и вдруг слабо вскрикнул… Не то сожаление, не то радость изобразили его черты. Подобное выражение являет лицо человека, когда ему приходится внезапно встретиться с другим человеком, которого он давно потерял из виду, которого нежно любил когда-то и который неожиданно возникает теперь перед его взором, все тот же – и весь измененный годами.

Он встал и, возвратясь к камину, сел опять в кресло – и опять закрыл руками лицо… «Почему сегодня? именно сегодня?» – думалось ему – и вспомнил он многое, давно прошедшее.

Вот что вспомнил он…

Но нужно сперва сказать его имя, отчество и фамилию. Его звали Саниным, Дмитрием Павловичем.

Вот что он вспомнил:

Дело было летом 1840 года. Санину минул двадцать второй год, и он находился во Франкфурте, на возвратном пути из Италии в Россию. Человек он был с небольшим состоянием, но независимый, почти бессемейный. У него, по смерти отдаленного родственника, оказалось несколько тысяч рублей – и он решился прожить их за границею, перед поступлением на службу, перед окончательным возложением на себя того казенного хомута, без которого обеспеченное существование стало для него немыслимым. Санин в точности исполнил свое намерение и так искусно распорядился, что в день прибытия во Франкфурт у него оказалось ровно столько денег, сколько нужно было для того, чтобы добраться до Петербурга. В 1840 году железных дорог существовала самая малость; г-да туристы разъезжали в дилижансах. Санин взял место в «бейвагене» ; но дилижанс отходил только в одиннадцатом часу вечера. Времени оставалось много. К счастью, погода стояла прекрасная – и Санин, пообедав в знаменитой тогдашней гостинице «Белого лебедя», отправился бродить по городу. Зашел посмотреть Даннекерову Ариадну, которая ему понравилась мало, посетил дом Гете, из сочинений которого он, впрочем, прочел одного «Вертера» – и то во французском переводе; погулял по берегу Майна, поскучал, как следует добропорядочному путешественнику; наконец, в шестом часу вечера, усталый, с запыленными ногами, очутился в одной из самых незначительных улиц Франкфурта. Эту улицу он долго потом забыть не мог. На одном из немногочисленных ее домов он увидел вывеску: «Итальянская кондитерская Джиованни Розелли» заявляла о себе прохожим. Санин зашел в нее, чтобы выпить стакан лимонаду; но в первой комнате, где, за скромным прилавком, на полках крашеного шкафа, напоминая аптеку, стояло несколько бутылок с золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, – в этой комнате не было ни души; только серый кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея в косом луче вечернего солнца, большой клубок красной шерсти лежал на полу рядом с опрокинутой корзинкой из резного дерева. Смутный шум слышался в соседней комнате. Санин постоял – и, дав колокольчику на дверях прозвенеть до конца, произнес, возвысив голос: «Никого здесь нет?» В то же мгновение дверь из соседней комнаты растворилась – и Санину поневоле пришлось изумиться.

В кондитерскую, с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками, порывисто вбежала девушка лет девятнадцати и, увидев Санина, тотчас бросилась к нему, схватила его за руку и повлекла за собою, приговаривая задыхавшимся голосом: «Скорей, скорей, сюда, спасите!» Не из нежелания повиноваться, а просто от избытка изумления Санин не тотчас последовал за девушкой – и как бы уперся на месте: он в жизни не видывал подобной красавицы. Она обернулась к чему – и с таким отчаянием в голосе, во взгляде, в движении сжатой руки, судорожно поднесенной к бледной щеке, произнесла: «Да идите же, идите!» – что он тотчас ринулся за нею в раскрытую дверь.

В комнате, куда он вбежал вслед за девушкой, на старомодном диване из конского волоса лежал, весь белый – белый с желтоватыми отливами, как воск или как древний мрамор, – мальчик лет четырнадцати, поразительно похожий на девушку, очевидно ее брат. Глаза его были закрыты, тень от черных густых волос падала пятном на словно окаменелый лоб, на недвижные тонкие брови; из-под посиневших губ виднелись стиснутые зубы. Казалось, он не дышал; одна рука опустилась на пол, другую он закинул за голову. Мальчик был одет и застегнут; тесный галстух сжимал его шею.

Девушка с воплем бросилась к нему.

– Он умер, он умер! – вскричала она, – сейчас он тут сидел, говорил со мною – и вдруг упал и сделался недвижим… Боже мой! неужели нельзя помочь? И мамы нет! Панталеоне, Панталеоне, что же доктор? – прибавила она вдруг по-итальянски: – Ты ходил за доктором?

– Синьора, я не ходил, я послал Луизу, – раздался хриплый голос за дверью, – и в комнату, ковыляя на кривых ножках, вошел маленький старичок в лиловом фраке с черными пуговицами, высоком белом галстухе, нанковых коротких панталонах и синих шерстяных чулках. Его крошечное личико совершенно исчезало под целой громадой седых, железного цвета волос. Со всех сторон круто вздымаясь кверху и падая обратно растрепанными косицами, они придавали фигуре старичка сходство с хохлатой курицей – сходство тем более поразительное, что под их темно-серой массой только и можно было разобрать, что заостренный нос да круглые желтые глаза.

– Луиза скорей сбегает, а я не могу бегать, – продолжал старичок по-итальянски, поочередно поднимая плоские, подагрические ноги, обутые в высокие башмаки с бантиками, – а я вот воды принес.

Своими сухими, корявыми пальцами он стискивал длинное горлышко бутылки.

– Но Эмиль пока умрет! – воскликнула девушка и протянула руки к Санину. – О мой господин, о mein Herr! Неужели вы не можете помочь?

– Надо ему кровь пустить – это удар, – заметил старичок, носивший имя Панталеоне.

Хотя Санин не имел ни малейшего понятия о медицине, однако одно он знал достоверно: с четырнадцатилетними мальчиками ударов не случается.

– Это обморок, а не удар, – проговорил он, обратясь к Панталеоне. – Есть у вас щетки?

Старичок приподнял свое личико.

– Щетки, щетки, – повторил Санин по-немецки и по-французски. – Щетки, – прибавил он, показывая вид, что чистит себе платье.

Старичок, наконец, его понял.

– А, щетки! Spazzette! Как не быть щеток!

– Давайте их сюда; мы снимем с него сюртук – и станем растирать его.

– Хорошо… Benone! А воду на голову не надо вылить?

– Нет… после; ступайте теперь поскорей за щетками.

Панталеоне поставил бутылку на пол, выбежал вон и тотчас вернулся с двумя щетками, одной головной и одной платяной. Курчавый пудель сопровождал его и, усиленно вертя хвостом, с любопытством оглядывал старика, девушку и даже Санина – как бы желая знать, что значила вся эта тревога?

Санин проворно снял сюртук с лежавшего мальчика, расстегнул ворот, засучил рукава его рубашки – и, вооружившись щеткой, начал изо всех сил тереть ему грудь и руки. Панталеоне так же усердно тер другой – головной щеткой – по его сапогам и панталонам. Девушка бросилась на колени возле дивана и, схватив обеими руками голову, не мигая ни одной векою, так и впилась в лицо своему брату. Санин сам тер – а сам искоса посматривал на нее. Боже мой! какая же это была красавица!

Нос у ней был несколько велик, но красивого, орлиного ладу, верхнюю губу чуть-чуть оттенял пушок; зато цвет лица, ровный и матовый, ни дать ни взять слоновая кость или молочный янтарь, волнистый лоск волос, как у Аллориевой Юдифи в Палаццо-Питти, – и особенно глаза, темно-серые, с черной каемкой вокруг зениц, великолепные, торжествующие глаза, – даже теперь, когда испуг и горе омрачили их блеск… Санину невольно вспомнился чудесный край, откуда он возвращался… Да он и в Италии не встречал ничего подобного! Девушка дышала редко и неровно; казалось, она всякий раз ждала, не начнет ли брат ее дышать?

Санин продолжал растирать его; но он глядел не на одну девушку. Оригинальная фигура Панталеоне также привлекла его внимание. Старик совсем ослабел и запыхался; при каждом ударе щеткой подпрыгивал и визгливо кряхтел, а огромные космы волос, смоченные потом, грузно раскачивались из стороны в сторону, словно корни крупного растения, подмытые водою.

«Снимите, по крайней мере, с него сапоги», – хотел было сказать ему Санин…

Пудель, вероятно возбужденный необычайностью всего происходившего, вдруг припал на передние лапы – и принялся лаять.

– Tartaglia – canaglia! – зашипел на него старик…

Но в это мгновенье лицо девушки преобразилось. Ее брови приподнялись, глаза стали еще больше и засияли радостью…

Санин оглянулся… По лицу молодого человека выступила краска; веки шевельнулись… ноздри дрогнули. Он потянул воздух сквозь все еще стиснутые зубы, вздохнул…

– Эмиль!.. – крикнула девушка. – Эмилио мио!

Медленно раскрылись большие черные глаза. Они глядели еще тупо, но уже улыбались – слабо; та же слабая улыбка спустилась на бледные губы. Потом он двинул повислой рукою – и с размаху положил ее себе на грудь.

– Эмилио! – повторила девушка и приподнялась. Выражение ее лица было так сильно и ярко, что казалось, вот сейчас либо слезы у нее брызнут, либо вырвется хохот.

– Эмиль! Что такое? Эмиль! – послышалось за дверью – и в комнату проворными шагами вошла опрятно одетая дама с серебристо-седыми волосами и смуглым лицом. Мужчина пожилых лет выступал за нею следом; голова служанки мелькнула у него за плечами.

Девушка побежала к ним навстречу.

– Он спасен, мама, он жив! – воскликнула она, судорожно обнимая вошедшую даму.

– Да что такое? – повторила та. – Я возвращаюсь… и вдруг встречаю господина доктора и Луизу…

Девушка принялась рассказывать, что случилось, а доктор подошел к больному, который все более и более приходил в себя – и все продолжал улыбаться: он словно начинал стыдиться наделанной им тревоги.

– Вы, я вижу, его растирали щетками, – обратился доктор к Санину и Панталеоне, – и прекрасно сделали… Очень хорошая мысль… а вот мы теперь посмотрим, какие еще средства… – Он пощупал у молодого человека пульс. – Гм! Покажите-ка язык!

Дама заботливо наклонилась к нему. Он еще откровеннее улыбнулся, взвел на нее глаза – и покраснел…

Санину пришло на мысль, что он становится лишним; он вышел в кондитерскую. Но не успел он еще взяться за ручку уличной двери, как девушка опять появилась перед ним и остановила его.

– Вы уходите, – начала она, ласково заглядывая ему в лицо, – я вас не удерживаю, но вы должны непременно прийти к нам сегодня вечером, мы вам так обязаны – вы, может быть, спасли брата – мы хотим благодарить вас – мама хочет. Вы должны сказать нам, кто вы, вы должны порадоваться вместе с нами…

– Но я уезжаю сегодня в Берлин, – заикнулся было Санин.

– Вы еще успеете, – с живостью возразила девушка. – Придите к нам через час на чашку шоколада. Вы обещаетесь? А мне нужно опять к нему! Вы придете?

Что оставалось делать Санину?

– Приду, – отвечал он.

Красавица быстро пожала ему руку, выпорхнула вон – и он очутился на улице.

Когда Санин часа полтора спустя вернулся в кондитерскую Розелли, его там приняли как родного. Эмилио сидел на том же самом диване, на котором его растирали; доктор прописал ему лекарство и рекомендовал «большую осторожность в испытании ощущений», – так как субъект темперамента нервического и с наклонностью к болезням сердца. Он и прежде подвергался обморокам; но никогда припадок не был так продолжителен и силен. Впрочем, доктор объявил, что всякая опасность миновалась. Эмиль одет был, как приличествует выздоравливающему, в просторный шлафрок; мать намотала ему голубую шерстяную косынку вокруг шеи; но вид он имел веселый, почти праздничный; да и все кругом имело праздничный вид. Перед диваном, на круглом столе, покрытом чистой скатертью, возвышался наполненный душистым шоколадом, окруженный чашками, графинами с сиропом, бисквитами и булками, даже цветами, – огромный фарфоровый кофейник; шесть тонких восковых свечей горело в двух старинных серебряных шандалах; с одной стороны дивана вольтеровское кресло раскрывало свои мягкие объятия – и Санина посадили именно в это кресло. Все обитатели кондитерской, с которыми ему пришлось познакомиться в тот день, находились налицо, не исключая пуделя Тарталью и кота; все казались несказанно счастливыми; пудель даже чихал от удовольствия; один кот по-прежнему все жеманился и жмурился. Санина заставили объяснить, кто он родом, и откуда, и как его зовут; когда он сказал, что он русский, обе дамы немного удивились и даже ахнули – и тут же, в один голос, объявили, что он отлично выговаривает по-немецки; но что если ему удобнее выражаться по-французски, то он может употреблять и этот язык, – так как они обе хорошо его понимают и выражаются на нем. Санин немедленно воспользовался этим предложением. «Санин! Санин!» Дамы никак не ожидали, что русская фамилия может быть так легко произносима. Имя его: «Димитрий» также весьма понравилось. Старшая дама заметила, что она в молодости слышала прекрасную оперу: «Demetrio e Polibio» – но что «Dimitri» гораздо лучше, чем «Demetrio». Таким манером Санин беседовал около часу. С своей стороны дамы посвятили его во все подробности собственной жизни. Говорила больше мать, дама с седыми волосами. Санин узнал от нее, что имя ее – Леонора Розелли; что она осталась вдовою после мужа своего, Джиованни Баттиста Розелли, который двадцать пять лет тому назад поселился во Франкфурте в качестве кондитера; что Джиованни Баттиста был родом из Виченцы, и очень хороший, хотя немного вспыльчивый и заносчивый человек, и к тому республиканец! При этих словах г-жа Розелли указала на его портрет, писанный масляными красками и висевший над диваном. Должно полагать, что живописец – «тоже республиканец!», как со вздохом заметила г-жа Розелли – не вполне умел уловлять сходство, ибо на портрете покойный Джиованни Баттиста являлся каким-то сумрачным и суровым бригантом – вроде Ринальдо Ринальдини! Сама г-жа Розелли была уроженка «старинного и прекрасного города Пармы, где находится такой чудный купол, расписанный бессмертным Корреджио!» Но от давнего пребывания в Германии она почти совсем онемечилась. Потом она прибавила, грустно покачав головою, что у ней только и осталось, что вот эта дочь да вот этот сын (она указала на них поочередно пальцем); что дочь зовут Джеммой, а сына – Эмилием; что оба они очень хорошие и послушные дети – особенно Эмилио… («Я не послушна?» – ввернула тут дочь; «Ох, ты тоже республиканка!» – ответила мать); что дела, конечно, идут теперь хуже, чем при муже, который по кондитерской части был великий мастер… («Un grand"uomo!» – с суровым видом подхватил Панталеоне); но что все-таки, слава богу, жить еще можно!

Джемма слушала мать – и то посмеивалась, то вздыхала, то гладила ее по плечу, то грозила ей пальцем, то посматривала на Санина; наконец она встала, обняла и поцеловала мать в шею – «в душку», отчего та много смеялась и даже пищала. Панталеоне был также представлен Санину. Оказалось, что он был когда-то оперным певцом, для баритонных партий, но уже давно прекратил свои театральные занятия и состоял в семействе Розелли чем-то средним между другом дома и слугою. Несмотря на весьма долговременное пребывание в Германии, он немецкому языку выучился плохо и только умел браниться на нем, немилосердно коверкая даже и бранные слова. «Феррофлукто спиччебуббио!» – обзывал он чуть не каждого немца. Итальянский же язык выговаривал в совершенстве – ибо был родом из Синигальи, где слышится «lingua toscana in bocca romana!» . Эмилио видимо нежился и предавался приятным ощущениям человека, который только что избегнул опасности или выздоравливает; да и, кроме того, по всему можно было заметить, что домашние его баловали. Он застенчиво поблагодарил Санина, а впрочем, больше налегал на сироп и на конфекты. Санин принужден был выпить две большие чашки превосходного шоколада и съесть замечательное количество бисквитов: он только что проглотит один, а Джемма уже подносит ему другой – и отказаться нет возможности! Он скоро почувствовал себя как дома: время летело с невероятной быстротой. Ему пришлось много рассказывать – о России вообще, о русском климате, о русском обществе, о русском мужике – и особенно о казаках; о войне двенадцатого года, о Петре Великом, о Кремле, и о русских песнях, и о колоколах. Обе дамы имели весьма слабое понятие о нашей пространной и отдаленной родине; г-жа Розелли, или, как ее чаще звали, фрау Леноре, даже повергла Санина в изумление вопросом: существует ли еще знаменитый, построенный в прошлом столетии, ледяной дом в Петербурге, о котором она недавно прочла такую любопытную статью в одной из книг ее покойного мужа: «Bellezze delle arti»? А в ответ на восклицание Санина: «Неужели же вы полагаете, что в России никогда не бывает лета?!» – фрау Леноре возразила, что она до сих пор так себе представляла Россию: вечный снег, все ходят в шубах и все военные – но гостеприимство чрезвычайное, и все крестьяне очень послушны! Санин постарался сообщить ей и ее дочери сведения более точные. Когда речь коснулась русской музыки, его тотчас попросили спеть какую-нибудь русскую арию и указали на стоявшее в комнате крошечное фортепиано, с черными клавишами вместо белых и белыми вместо черных. Он повиновался без дальних околичностей и, аккомпанируя себе двумя пальцами правой и тремя (большим, средним и мизинцем) левой, – спел тоненьким носовым тенорком сперва «Сарафан», потом «По улице мостовой». Дамы похвалили его голос и музыку, но более восхищались мягкостью и звучностью русского языка и потребовали перевода текста. Санин исполнил их желание, но так как слова «Сарафана» и особенно: «По улице мостовой» (sur une ruà pavee une jeune fille allait à l"eau – он так передал смысл оригинала) – не могли внушить его слушательницам высокое понятие о русской поэзии, то он сперва продекламировал, потом перевел, потом спел пушкинское: «Я помню чудное мгновенье», положенное на музыку Глинкой, минорные куплеты которого он слегка переврал. Тут дамы пришли в восторг – фрау Леноре даже открыла в русском языке удивительное сходство с итальянским. «Мгновенье» – «o, vieni» , «со мной» – «siam noi» – и т. п. Даже имена: Пушкин (она выговаривала: Пуссекин) и Глинка звучали ей чем-то родным. Санин в свою очередь попросил дам что-нибудь спеть: они также не стали чиниться. Фрау Леноре села за фортепиано и вместе с Джеммой спела несколько дуэттино и «сторнелло». У матери был когда-то хороший контральт; голос дочери был несколько слаб, но приятен.